Снег падал крупными, тяжёлыми хлопьями. Такое случается, когда желания людей о снежной зиме под Рождество и Новый год бывают услышаны кем-то большим и могущественным на небе. Подогреваемые обманчиво тёплым светом фонарей, эти разлапистые хлопья кружились в причудливых завихрениях и совсем не торопились упасть на землю, как будто хотели напоследок щегольнуть своим великолепием. Послышались детские голоса и смех. Они звенели в морозном воздухе и разносились по всей округе, оповещая всех и каждого о том, что школьные каникулы уже начались и до Рождества осталось всего два дня. Неожиданно из-за угла дома вылетел маленький белый ком снега. Он описал в воздухе длинную дугу и, должно быть, в качестве своей цели выбрал одиноко стоявшее дерево, однако, разминувшись с ним, приземлился в огромный сугроб. Спустя секунду вылетел следующий, крепко спрессованный умелыми детскими руками снежный снаряд. В этот раз попытка была удачнее: с глухим стуком он шлёпнулся о ствол дерева. Под радостные возгласы выбежала компания детей, а в центре под одобрительные хлопки по плечам гордо вышагивал высокий мальчуган, который, судя по всему, и сделал меткий бросок. Саше из окна не было видно его лица, но он живо представил, как оно безуспешно пытается казаться безразличным и спокойным. Оно словно говорит: «Чему тут удивляться? Так и было запланировано! Я так и хотел!» Но за этой маской всё ликует, подпрыгивая от удовольствия, и благодарит тётушку удачу, подсобившую в нужный момент. Саша и сам был таким. В этом все дети похожи друг на друга. Усмехнувшись собственной догадливости, он опустился на пятки, так как уже порядком устал стоять на цыпочках (вдобавок ещё и сильно продрог).

«И зачем только делать такие высоченные перила? — думал он. — Конечно, им, взрослым, хорошо, ну а мне чуть ли не на руках приходиться подтягиваться, чтобы хоть краешком глаза посмотреть, что на улице происходит».

Саша глубоко вздохнул, и тут же всё его тело стало содрогаться от удушающего кашля.

«Почему всё так несправедливо? — обида на весь мир затопила его маленькую душу. — Почему я заболел именно на каникулах, перед самыми главными праздниками? Неужели нельзя было как-то потерпеть? После Нового Года хотя бы, а ещё лучше после выходных. Теперь все будут веселиться, а мне придётся лежать в этой поганой больнице, с этим старикашкой, который и разговаривать по-человечески вряд ли умеет».

От осознания собственной обделённости ему стало так тоскливо, что захотелось сесть на этом больничном балкончике, хоть и застеклённом, но продувавшемся сквозь щели в прогнившем дереве, пристроиться среди каких-то обломанных палок и дырявых вёдер и упиваться своей безграничной печалью, требующей немедленного утешения и сострадания. Но он был совершенно один, и никто не мог дать ему то, чего он так хотел — капельку жалости. Поэтому, посмотрев на грязный пол, он решил, что лучше всё-таки постоит, и, под быстро опускающиеся сумерки, стал вспоминать события последних нескольких дней.

— Всё началось неделю назад, — восстанавливал хронологию событий Саша. — С простуды, которой никто не придал особого значения: набегался зимой, вспотел, продуло ветром — вот и заболел. Такое случалось каждую зиму по нескольку раз. Но прошло четыре дня, и к усилившемуся кашлю прибавилась высокая температура. Все подумали, что простуда оказалась серьёзнее и дала осложнения, но тревогу никто бить не стал. Спустя день температура зависла около отметки сорок градусов и ничем не сбивалась. Родители вызвали скорую помощь. Врач, совсем ещё молодой парень, поставил диагноз пневмония, упрекнул и без того побелевших от страха родителей за бесцельное самолечение и сказал немедленно ложиться в больницу. Всё, что случилось потом, смешалось в голове в виде обрывочных картинок: серые больничные стены, высокий потолок со свисающим мишурным дождиком и какими-то вырезанными из бумаги фигурками, жёсткая, скрипучая кровать, хмурые лица, внимательно изучавшие его, переговоры и шёпот. Теперь уже невозможно вспомнить, что происходило на самом деле, а что — лишь продиктованные слабостью и температурой лихорадочные фантазии.

Проснувшись, первое, что он увидел — это окно. Огромное, почти в половину стены, оно впускало много света, освещая палату холодным зимним Солнцем. От левой руки тянулись вверх тонкие трубки. Не было слышно ни единого шороха. «Неужели я совсем один?» — испуганно подумал Саша. Решив оглядеться, он чуть приподнялся, опираясь на свободную правую руку. Палата была небольшая. Рядом с его кроватью стояла ещё одна. Там, закутавшись с головой в одеяло, лежал человек и пристально смотрел на него.

— Здравствуйте, — слабо поздоровался Саша. Ответа не последовало. Глаза ещё несколько секунд внимательно изучали его, а потом пропали где-то в глубине одеяла и подушки. Сил думать и разбираться в том, что случилось, не было. Болезнь и действия лекарств давали о себе знать, поэтому ещё до того, как голова окончательно опустилась на жёсткую подушку, Саша забылся глубоким целебным сном.

Сколько часов прошло, он не знал, но открыв глаза, увидел, что на пол вместо солнечного падал уже свет фонаря. Температура, наверное, спала, потому что чувствовал он себя гораздо лучше. Трубок тоже не было. Страшно хотелось есть, пить и в туалет. Медленно спустив ноги с кровати и засунув их в стоящие на полу тапочки, Саша приоткрыл дверцу своей тумбочки. До самого верха полки были заполнены различными по размеру пакетиками и свёртками. «Пока я спал, родители приходили», — сделал он вывод и, чуть покачнувшись, встал. Уже стоя в дверях, он понял, что совершенно не знает, куда идти. Неожиданно, в заполненной лишь светом фонаря палате, раздался сильный надрывный кашель. Саша резко обернулся. Ещё до конца не придя в себя, он стоял на месте, глядя на то, как одеяло шевелится от трясущегося под ним тела. «Может у него спросить?» — подумал Саша, однако вспомнив, что его сосед не очень ему рад, молчал в нерешительности.

— Какого, спрашивается, хрена ты там стоишь и вылупился на меня? Человека, что ли, не видел? — раздался из темноты раздражённый сиплый голос.
— Да нет. Почему?! Видел, — решил сначала ответить на второй вопрос Саша. — Просто вы так неожиданно закашляли, что я растерялся. А так, я узнать у вас хотел, где здесь туалет.
— Выйди в коридор. Там медсестра. Спроси у неё, — послышался ответ.
— А вы не знаете? — настаивал на своём Саша.

Кровать отрывисто скрипнула. При слабом свете блеснули глаза, от которых стало не по себе. Их взгляд был настолько колючим, что это можно было ощутить физически. Первым желанием было повернуться и убежать, но Саша никогда не относил себя к трусам, поэтому он подавил его и остался на месте.

— Послушай меня, малец, ты, кажется, не понял? Тебе что-то надо — ты иди и ищи! А меня не надо трогать. Не успел очухаться, как уже пристал со своими вопросами. Ты меня не трогаешь — я не трогаю тебя.

Такой грубости Саша не ожидал. С детства приученный мамой к хорошему отношению к людям, он не знал, что можно кричать и ругаться просто так, без всякой причины.

— Зачем вы со мной так разговаривайте? Кто вам дал на это право? Я просто спросил!

То, что произошло дальше, уже совсем не укладывалось в голове. Вскочив с кровати, человек в несколько широких шагов оказался рядом с Сашей и, схватив его за шиворот, сильным толчком вытолкал в коридор, напоследок с размаху хлопнув дверью перед носом у растерянного и ничего не понимающего ребёнка.

Всё это произошло буквально за несколько секунд, но этого времени хватило, чтобы разглядеть обидчика, и увиденное поражало даже больше, чем его действия.

По голосу Саша подумал, что разговаривает со взрослым мужчиной, ещё совсем нестарым. Каково же было его удивление, когда, откинув одеяло, к нему стало приближаться сгорбленное стариковское тело, одетое в потрёпанный дешёвый спортивный костюм. Старичку он был явно великоват и висел на нём, как на причудливом манекене, собираясь крупными, обвислыми складками. Из рукавов с растянутыми резинками торчали высохшие руки. Когда они схватили Сашу, он увидел, как густо они покрыты мелкими кратерами родинок поверх вспученных до такой степени вен, что, казалось, ещё немного, и они лопнут, залив ладони тягучей голубоватой кровью.

Но сильнее всего приковывало внимание лицо этого человека. Старость, по-хозяйски господствовавшая во всём теле, повинуясь своим причудам, решила не трогать лицо и оставила его совсем молодым в насмешку над телом. Высокий лоб был практически не тронут морщинами, чёрные дуги бровей, тонкие, поджатые от какого-то внутреннего напряжения губы, чуть толстоватый нос, совсем не портивший правильность остальных черт. Всё это обрамляли густые зачёсанные назад волосы, всё-таки не спасшиеся от белой паутины проседи. Но самым удивительным был взгляд тёмных глаз: холодный, жёсткий, он пугал отрешённостью и безразличием.

Контраст между телом старика и сильным волевым лицом зрелого мужчины, а также преклонный возраст недружелюбного соседа ввел Сашу в такой ступор, что он не сопротивлялся, когда его выталкивали из палаты. Теперь, стоя в коридоре и размышляя об увиденном, он вдруг услышал, как его кто-то зовёт. Это была медсестра, которая, узнав, что ему нужно, быстро ввела его в курс расположения всех главных мест больницы: столовая, туалет, кабинет врача, телевизор, телефон. Управившись с естественными нуждами организма, Саша уже хотел было вернуться в палату, но передумал и решил позвонить домой. Родители были на работе, и ему никто не ответил. По коридору разносился голос диктора новостей. Слышались реплики внимательных зрителей из числа больных, которые, окружив телевизор, вставляли свои замечания, подсмеивались или послушно кивали. Глядя на них, Саше пришла в голову такая гениальная идея, что он даже присел: настолько она была невыносимой. Повернувшись, он бегом припустил к стойке дежурной медсестры.

— Скажите, пожалуйста, — старался говорить как можно вежливее Саша, — а есть ещё какие-нибудь свободные палаты?
— А что случилось? Чем тебя эта не устраивает? — оторвавшись от книги, спросила медсестра.
— Всё устраивает, но в ней лежит один старичок. Он очень болен, и мне не хочется лишний раз тревожить его, — выкручивался Саша.
— Нет. Нигде мест больше нет. По городу какая-то зараза ходит, всё занято. Радуйся, что хоть тут для тебя кровать нашлась. Ты вообще должен в детском отделении лежать, но там яблоку упасть негде, врачи разрываются. В палате на восемь человек — двенадцать, на четыре — семь или восемь. Ужас! Бедные детишки уже в коридорах лежат. Врачи стараются выписать всех, кто не критично болен, чтобы освободить хоть какие-то места. Думаю, что недолго вам здесь двоим куковать, скоро кого-нибудь поселят.

Словоохотливая медсестра ещё продолжала говорить, но Саша уже не слушал её. Он брёл по мрачному длинному коридору, с низкого потолка которого свисали бумажные ёлочки. В конце была незапертая дверь на балкон с хранившимся на нём каким-то хламом. Там он и стоял теперь, вздрагивая от холода и вспоминая, как оказался в больнице в тот момент, когда должен бегать по улице вместе с теми ребятами, за которыми наблюдал с нескрываемой завистью.

Дети ещё немного покидали снежки и убежали, весело гогоча вслед один одному. Стало пусто и тихо. Саша уже хотел уходить, как вдруг его внимание привлёк странный звук, похожий на слабый писк. Спустя несколько секунд он повторился, и Саша понял, что это вовсе не ветер, как ему показалось вначале, а тихое мяуканье совсем ещё маленького котёнка. Оно раздавалось где-то совсем рядом, но с балкона ничего видно не было. «Ну конечно! Он спрятался под самим балконом! Я ведь на втором этаже!» — от неожиданной догадки Саша заулыбался и побежал к лестнице, совсем позабыв о своей болезни. Обогнув угол, он увидел крохотный комочек, прижавшийся к стене и подобравший под себя лапы так, что стал похож на большой помпон от шапки. Саша хотел уже ринуться на помощь, как почувствовал, что кто-то хватает его за воротник кофты. Терпеть такое второй раз за день было уж слишком. Резко дёрнувшись, он вырвался из не таких уже цепких рук. Позади него стояла полная женщина с короткими, чуть закрывающими уши накрученными волосами и узкими маленькими глазками, казавшимися ещё меньше под огромными, в толстой оправе, очками.

— Ты это что здесь делаешь? — удивлённо спросила женщина, тут же снова схватив его за плечи и расторопно подталкивая к больничным дверям. — На улице мороз, а он бегает голый по улице! Совсем с ума сошёл?!
— Простите, — пытался оправдаться Саша, — но там котёнок замерзает. Я хотел его взять и согреть.
— Ещё чего не хватало, — учительским тоном протестовала дама. — Никаких котов в больнице не будет. Это место для людей, а для животных есть ветеринарные клиники.
— Но постойте! Он ведь замёрзнет и умрёт. Мы должны его забрать! Да не толкайтесь вы! — пытался бороться Саша.
— Молодой человек! Вы что, собрались драться со мной!? Как вы себя ведёте! — от возмущения женщина перешла на вы.
— Да не хочу я с вами драться. Я котёнка спасти хочу!
— Не волнуйся. Он как-нибудь приспособится!
— Да как он может приспособиться?! — теперь пришла очередь возмутиться Саше. — Он ведь ещё совсем крохотный! Он погибнет на холоде!
— Это не твоя забота! Не хватало ещё, чтобы ты сам замёрз, а потом твои родители обвиняли нас во всех смертных грехах и устраивали здесь скандалы.

В это время она уже практически силой затаскивала Сашу по лестнице. Показалось испуганное лицо медсестры.
— Леночка! — набросилась на неё непробиваемая поборница дисциплины. — Что это за беспорядок у вас на дежурстве!? Почему ребёнок голый разгуливает по улице за какими-то котами?
— Он не какой-то! Он маленький и он замерзает! — вставил своё слово Саша.
— Простите, Марья Алексеевна. Я всего на минуту отвлеклась. Думала, он к себе в палату пошёл. У меня и мысли не было, что он может на улицу податься. Такого больше не будет, — испуганно оправдывалась медсестра.
— Конечно, не будет! Не сомневаюсь в этом, — стальной тон Марьи Алексеевны звучал как приговор. — Теперь этот юноша под вашей ответственностью. Вы меня поняли?
— Поняла, Марья Алексеевна, — заискивающе закивала головой медсестра.
— Вот и прекрасно. А теперь отведите ребёнка в его палату, укройте, измерьте температуру и дайте лекарства. Если что не так, сразу ко мне.

Раздав указания, Марья Алексеевна не спеша удалилась в свой кабинет, на дверях которого красовалась табличка «Заведующая отделением».

Медсестра схватила Сашу за руку.
— Идём со мной. Свалился на мою голову, теперь проблем не оберёшься. Ты что не понимаешь? Ты болен! Знаешь, как это серьёзно?! — Саша слушал её причитания и молча шёл следом.

В палате было совсем темно. Щёлкнув выключателем, медсестра уложила его в кровать, накрыла одеялом, всунула градусник, через несколько минут достала его и облегчённо вздохнула. С соседней кровати временами доносился глухой, сдерживаемый кашель, будто не находивший выхода из узкой стариковской груди. Медсестра ушла, но Саша этого даже не заметил. Он не переставал думать о котёнке, оставленном умирать. Он представлял, как завтра выйдет, а у стены будет лежать маленький труп, и это будет его виной. От этих мыслей внутри становилось горько и хотелось плакать. Тягостные размышления прервал скрип открывающейся двери и улыбающиеся лица родителей. У папы в каждой из рук были какие-то сумки. Мама сразу же накинулась с расспросами. Саша любил своих родителей, но сейчас он был особенно рад их видеть, ведь они могли помочь ему, в особенности папа, который, как и он, любил животных. Но не стоило и думать о том, чтобы прервать маму, поэтому пришлось терпеливо ждать, пока поток слов иссякнет хоть на секунду. И когда это произошло, Саша выпалил на одном дыхании:
— Мама, там на улице маленький котёнок, и он замерзает! Давай возьмём его к себе домой!
— Ничего не понимаю, — красивые мамины брови удивлённо взлетели кверху, — о каком котёнке ты говоришь? Где ты его увидел?
— На улице увидел. Он к стене прижался и весь дрожал от холода. Я хотел его сюда забрать, но мне не разрешили.
— Ты что, выходил на улицу? Больной? Раздетый? — от каждой фразы мама даже подпрыгивала сидя на кровати. — Куда врачи смотрят! Да как так можно! Ребёнка на скорой привезли, а ему позволяют на морозе гулять! Ты чем думал? Ваня, да скажи ты ему хоть что как отец!

Всё это время папа молча стоял, но, услышав последнюю фразу, сморщился и не очень уверено произнёс:
— Это ты, конечно, зря ходишь раздетым. Мы за тебя так испугались, а ты совсем себя не бережёшь. Только тебе лучше стало, как ты уже выбежал на холод. Нехорошо, сын.
— Прости пап. Но мне тут так страшно и тоскливо одному. Я как услышал писк котёнка, обо всём забыл и побежал его искать. Ему ведь ещё хуже: я хоть в тепле, а он замерзает.
— Скажи, а где ты его видел? — менее строго поинтересовался папа. Глаза ребёнка запылали надеждой.
— Возле входа, под таким небольшим балкончиком.
— Котов в доме нам не надо! — категорически отрезала мама.
— Ничего-ничего. Не сердись. Я сейчас. Быстренько, — сказал папа, уже стоя в дверях.
— Ну что ты будешь делать! — всё никак не могла успокоиться мама. – Что отец, что сын. Жить без всякой живности не могут.
— Почему ты не разрешаешь никого завести? — протестовал Саша. — Ни собаку, ни кота, ни даже попугая. А я всегда хотел кого-нибудь.
— Я просто знаю, как это будет. Мне потом придётся с ними гулять, убирать, кормить, а для тебя это всего лишь игрушка.
Саша возмущённо засопел.
— Вот и неправда! Не правда! Я всё готов делать! Всё! Ты меня не знаешь! Это не игрушка! Он был бы моим другом! А ты, — чуть не плакал от обиды Саша, — ты просто злая и плохая!
— Я бы за такое высек ремнём, — послышался насмешливый голос. — Как с матерью разговаривает! Нахал!

Мама вздрогнула и резко повернулась туда, откуда шёл голос. Когда пришли родители, старичок спал или притворялся, что спит. Теперь, когда раздался его хриплый голос, мама от неожиданности испугалась, но уже через пару секунд взяла себя в руки:
— Добрый вечер. Простите, когда я пришла вы, кажется, спали.
— Не надо мне ваше ни «здрасте», ни «до свидания». Лучше сына воспитывайте. Не знает, как со старшими разговаривать. Наглец!
— Мой сын вам грубил? — удивилась мама.
— Ещё как! Приставал ко мне с вопросами. Я — больной человек. Никакого уважения.
— Никто к вам не приставал, — не мог молчать Саша. — Я спросить хотел, где туалет, а вы на меня накинулись.
— Я тебя, щенка паршивого, выкинул отсюда, чтобы ты сам хоть что-то сделал! Тебя просили не лезть ко мне! А ты стоишь и в одно талдычишь! Я предупреждал не докучать старому больному человеку.

Мама переводила взгляд со старика на Сашу и, кажется, не могла поверить своим ушам, но глядя на то, как её ребёнок захлёбывается от сдерживаемых слёз, холодно произнесла:
— С тобой, мой милый, разговор отдельный будет потом. А вас, — обратилась она к злобному старику, — я попрошу больше не прикасаться к моему сыну, или я буду вынуждена принять меры.

Косо ухмыльнувшись, он отвернулся к стене и не произнёс больше ни слова. Вернулся отец и сказал, что везде посмотрел, но кота нигде нет.

Настроение у Саши окончательно испортилось. Родители вскоре ушли, и глубокая ночная тишина поглотила палату вместе с её обидами, слезами и сожалениями.

Проснулся Саша от холода. Одеяло соскользнуло и лежало на полу. Подобрав его и укрыв обледеневшие ноги, Саша постарался заснуть, но сон никак не шёл. Тяжёлое, сипящее дыхание больного старика разносилось по всей палате. Он, видно, и правда сильно болел. Однажды, несколько лет назад, отец подарил Саше губную гармошку. Играть на ней он так и не научился, хоть и старался, но очень любил дуть в неё просто так, слушая долгие, протяжные звуки. Дыхание старика очень походило на эти звуки. Как будто кто-то забыл у него в груди губную гармошку, и та протяжно звенела при каждом выдохе.

В свете фонаря было видно, что снег продолжает идти такими же крупными хлопьями, как и вечером. «Если всю ночь будет так, то утром всё заметёт», — подумал про себя Саша. Решив посмотреть, что теперь происходит на улице, он, осторожно ступая, прокрался к окну. Тротуар, деревья, крыши домов, лавочки скрылись за толстой снежной пеленой. Но снег никак не хотел успокаиваться. Он продолжал неугомонно падать, окутывая землю, как ревнивый мужчина, желая спрятать её от влюблённых людских глаз.

С грустью глядя на белое великолепие зимы, Саша не сразу заметил, что возле бордюра тротуарной дорожки что-то шевелилось. Сначала он подумал, что это пучок травы, который никак не хотел поддаваться налетающему ветру и отчаянно боролся за жизнь. Приглядевшись внимательнее, он увидел, что пучок травы не только шевелится, но ещё и ходит. Саша не поверил своим глазам. Он так сильно поддался головой вперёд в надежде разглядеть получше, что ударился о стекло, тихо задребезжавшее под его напористым лбом. Быстро подбежав к кровати, он накинул на себя свитер и куртку и, крадучись, вышел из палаты. В больнице стояла тишина, изредка нарушаемая порывистыми всхрапами.

На улице голые ноги в тапках сразу же ощутили колкие прикосновения холодного снега. Не останавливаясь, Саша выбежал на пешеходную дорожку и подобрал еле живого котёнка, ослабевшего настолько, что у него не было сил даже пищать. Это был тот самый серый котёнок, которого Саша видел вечером под балконом. «Но теперь, ночью, когда никого нет, никто не помешает пронести его в палату и там спрятать, а завтра придут родители и заберут его домой. Я смогу уговорить маму. Она его увидит и не сможет отказать», — такие мысли вертелись в голове у Саши, когда он, поднимая за собой фонтаны снега, бежал обратно в больницу.

Озябший котёнок крупно дрожал. Достав из тумбочки бутерброды с колбасой, которые оставили ему родители, и разорвав колбасу на мелкие кусочки, Саша стал кормить его с рук. Тот сперва недоверчиво, но потом всё смелее, хватал куски и, быстро пережёвывая, проглатывал. Когда он поел, Саша положил его на кровать, отодвинувшись при этом на самый край, чтобы ночью случайно его не задавить. Укрыв себя и нового друга одеялом, мальчик ещё немного погладил котёнка и, услышав довольное мурлыканье, заснул счастливым.

— Это что ещё такое? Возмутительно! Кто позволил!? — с трудом открыв ещё заспанные глаза, Саша увидел пышущую злостью Марью Алексеевну и медсестру. Они внимательно глядели на пол, как будто разглядывали там что-то. Ничего не понимания, Саша хотел встать, но вспомнив вчерашнее ночное приключение, скрывая волнение, стал водить руками под одеялом, стараясь нащупать мягкий комок шерсти.
— Можешь, голубчик, не искать своего кота, — разоблачила его хитрость Марья Алексеевна. — Он вот здесь сидит, а рядом с ним — лужа, которую он, прости меня господи, насцал!

Вытянувшись вперед, Саша увидел причину столь яростного негодования и самого виновника, который дипломатично помалкивал.
— Простите меня, — стал оправдываться Саша. — Сегодня ко мне родители придут и заберут его. Не гоните его, я всё уберу! Прямо сейчас!
— Я уже двадцать лет заведующая этим отделением, — пафосно вещала Марья Алексеевна, — но такого никогда ещё не было. Вы меня извините, но это уж слишком! Леночка, — обратилась она к не проронившей до сих пор ни слова медсестре, — если ты, дорогая, не хочешь лишиться работы, то немедленно вышвырни это животное на улицу, а плоды его хм… пребывания убери.
— Постойте! Это несправедливо! Так нельзя! Он ведь умрёт, — со слезами на глазах закричал Саша.
— Не умрёт. Жил как-то, и дальше проживёт. А тебе, парень, надо поучиться не дерзить взрослым и слушать то, что они говорят. Думаю, твоим родителям будет очень любопытно узнать, что ты по ночам вытворяешь.

Саша не мог больше говорить. Кружилась голова. Расплывчато он увидел, как, почуяв неладное, котёнок попытался улизнуть, но не успел, и его схватили проворные руки медсестры. Потом те же руки держали швабру и тёрли пол. Подсознательно Саша почувствовал, как на него кто-то смотрит. Повернувшись, он поймал странный взгляд соседа-старика.

— Ну что, вы довольны? Теперь вам хорошо! Можете теперь грубить и смеяться! — он не думал, что говорит: слова, подгоняемые обидой и злостью, выстреливали сами по себе. Старик молча отвернулся, а Саша зарыдал, уткнувшись головой в подушку.

То, что произошло дальше, помнилось очень смутно. Родители рассказывали, что через несколько часов после произошедшего скандала ему резко стало плохо. Врачи сказали, что это результат ночных прогулок. Температура снова поднялась. Даже Марья Алексеевна испугалась и лебезила тоненьким голоском. В палату постоянно забегали врач или медсестра, проводили осмотр каждый час, назначали и отменяли лекарства, ставили уколы и капельницы, но ничего не помогало, и становилось только хуже. Дыхание стало тяжёлым и частым, лёгкие не функционировали полноценно.

У самого Саши от всего этого в голове сохранилось лишь одно нечёткое воспоминание: он открывает глаза и, с трудом удерживая чугунные веки, видит маму. Она задремала, облокотившись на ручку кресла. От нестерпимой головной боли хочется кричать. Всё тело словно горит, и, кажется, от этого жара испаряются даже капельки пота, так и не успевшие скатиться со спины на простыню. Трудно дышать. Пытаешься вдохнуть глубже, делаешь усилие, но не получается, как будто где-то по пути к лёгким воздух испаряется. На потолке тускло горит лампа. Свет режет глаза, и Саша закрывает их. В их темноте так спокойно и тихо, что хочется остаться в ней навсегда. Откуда-то приятно повеяло прохладой. «Как хорошо лежать с закрытыми глазами», — мысленно улыбнулся Саша. — «Может, мне и не стоит их больше открывать? Тем более, эта лампа светит. Не хочется видеть режущий свет».

Рядом послышалось какое-то шевеление. «Наверное, папа пришёл», — Саша приоткрывает глаза. Над ним склонилась маленькая фигура старика с молодым лицом. Но в этот раз лицо пугало: оно было словно сведено судорогой (настолько обвисли и исказились его черты). Рот приоткрылся и застыл, будто онемев, щеки были настолько бледными, что, казалось, ещё немного, и они начнут просвечиваться, глаза покраснели и слезились, как если долго держать их открытыми на ветру, чёрные волосы побелели от нападавшего на них снега. Человек выпрямился, и Саша заметил, что его тонкая, потёртая куртка странно топорщится. Старичок постоял ещё несколько секунд, обдумывая что-то, а потом запустил руку внутрь куртки и достал оттуда дрожащее серое тельце, на котором слабо блестели капли растаявшего снега. Рука аккуратно положила котёнка на кровать и беспомощно повисла как использованный и ненужный инструмент. Саша хотел сказать что-нибудь, хотел поблагодарить, но слова прилипли к нёбу. Тогда, собрав остатки своих сил, он взял за кончики пальцев эту холодную болтающуюся руку и слабо пожал её. Глаза человека вспыхнули, и эта быстрая вспышка выжгла из них всё безразличие. Теперь они смотрели ясно и спокойно. Саша чувствовал, как по его груди мягко и пугливо топчется котёнок. Видение становилось всё менее чётким. Он видел сгорбленную фигуру старика, пока та совсем не помутнела и не расплылась в непроницаемой темноте.

Нестройный гомон голосов напоминал жужжащий улей. Саша огляделся. Палата была другая, значительно больше. На восемь коек, на каждой из которых лежали или сидели люди. Как его сюда перевели, он не помнил. Вошла мама, а за ней незнакомый мужчина, одетый в широкий белый халат.

— Видите. Проснулся! А вы переживали! Как себя чувствуешь? — обратился к нему мужчина.
Саша не успел ответить, как его уже обняла мама.
— Мама, ну ты чего? Перестань. Неудобно как-то, — смущённо лепетал Саша.
— Я чуть с ума не сошла! Думала, что потеряла своего сыночка, и теперь я могу обнимать тебя, сколько захочу, — срывающимся голосом ответила мама.
Дверь распахнулась, и в палату вошёл отец.
— Ну что, казак? — широко улыбаясь, заговорил он. — Всё вытерпел! Теперь уж точно атаманом станешь! Ты молодец! Боец! Выкарабкался! А у нас с мамой для тебя кое-что есть. Подожди минуту. Я сейчас, — произнёс он и стремительно вышел.
Саша удивлённо посмотрел на маму, но она только загадочно улыбнулась и произнесла:
— Сейчас всё сам увидишь.
Послышались торопливые шаги. Держа в руках испуганного серого котёнка, появился отец.
— Помнишь своего старого знакомого? — положив его на кровать, спросил он. — Не знаю как, и никто не знает, но после того, как его выкинули, он как-то смог пробраться обратно к тебе. Уму непостижимо! Мама ночью проснулась, а он рядом с тобой спит. Твои ручки обняли его так бережно. Мы не стали трогать. И вот что удивительно: тебе стало лучше. Никогда не верил в россказни, что кошки лечат, но теперь, видно, придётся поверить. Да чего уж там! Я и сам теперь буду об этом всем рассказывать. Твоя температура упала, дыхание ровнее стало. Чудеса просто! Мы его тут кормили, молоком поили. Ты почти два дня спал. А вчера вечером я его домой забрал. Помыл, причесал. В общем, мы с мамой решили, что пусть он у нас остаётся. Это наш тебе подарок на Рождество!

Котёнок беззаботно качался по одеялу, как будто и не помнил, что чуть не умер от голода и холода. Взяв его на руки, Саша внимательно оглядел людей в палате.
— А где человек, такой старичок, который вместе со мной лежал? — спросил он.
— Какой человек? — не поняла мама.
— Ну, тот! Помнишь, ты с ним ещё ругалась?
— Ах, этот грубиян! Не знаю я. А зачем он тебе нужен?
Но Саша не ответил. Прижимая к груди затихшего котёнка, он побежал в коридор, где увидел уже знакомую медсестру.
— Скажите, а где человек, что был со мной в прошлой палате? — обратился он к ней.
— Тебе зачем знать?
— Мне очень надо! Пожалуйста! Я вас очень прошу! — умолял Саша.
— Такой старенький. Ещё вечно орал на всех!
— Да! Тот самый!
— Так он умер.
От неожиданности Саша чуть не выпустил котёнка из рук.
— Как умер!?
— Ну, вот так и умер. Как раз вчера. Ты моду задал шастать по ночам. Вот и он тоже ночью попёрся куда-то. Бродил на морозе. Пришёл чуть живой. Как заметили, то сразу процедуры, уколы, таблетки, прогревания, но было уже поздно. Куртка на нём была почти что летняя. Тут бы и здоровый человек не выдержал.

Саша стоял, как оглушённый, и не мог поверить.
— А, может, у него родственники остались?
— Нету у него никого. Он до этого неделю лежал, и к нему никто не приходил. После смерти искали, с кем связаться, но не нашли. Один он жил — один и умер.

Зазвонил телефон, и медсестра сняла трубку. Саша не двигался, прижимая котёнка и чувствуя, как бьётся его маленькое сердце.

— Я смотрю, вам уже лучше, молодой человек, — послышался знакомый голос. Подняв голову, он увидел Марью Алексеевну, которая стояла, важно уперев руки в массивные бока. — В этом нет ничего удивительного! Я всегда говорила, что наша медицина творит чудеса! И да! Уберите вы наконец-то этого кота! В конце-то концов, это больница, а не зоопарк!

Автор: Кирилл Копылов
Фото: Екатерина Мордачёва