Про один знаменитый побег
Когда-то звание литератора казалось мне почётным. Так думал я и тысячи других людей без особых талантов. Играть на музыкальных инструментах, писать картины, создавать скульптуры — для всего этого нужно что-нибудь увесистее, чем вдохновение. А убедить себя в том, что плохо пишешь — тяжкая задача. Особенно тому, кто плохо пишет.
Я жаждал сочинять. И чувствовал в груди огонь неистовый! Мне казалось, что никто меня не понимает по-настоящему. Я хотел это исправить. И первое своё сочинение я озаглавил так:
Посвящаю Пушкину А.С.
Теперь вам понятно, какие вершины я собирался покорять.
Мне попалась прекрасная заметка Александра Сергеевича про село, не помню названия. Во вступлении автор долго и мучительно не может найти тему своей заметке. Прочитав, я испытал воодушевление. Как это близко мне! А как приятно находить в себе что-то общее с автором. Пушкина тоже ведь не сразу стали называть гением.
Я искал тему для своей повести. Как городской человек, нигде не бывавший и ничего не видевший, не обременённый багажом жизненного опыта, но молодой и воодушевлённый, я выбрал темою народное творчество. Это благородно и достаточно зрело.
Ниже посвящения впечатал я название:
«Сказка о Колобке»
Хотелось переложить народное сказание на элегантную классическую прозу. А для того, чтобы лучше писать, надо много читать. И я жадно читал, вырабатывая в себе тот особенный классический стиль, бессмертный и могучий. Русская литература была моим Евангелием. Евангелие от Льва, Николая и Антона.
Устное сказание о Колобке обретало свои очертания:
«Говорили, что в доме у дедушки и бабушки появилось новое лицо. Лицо без туловища. Называлось оно Колобком. Старики жили бедно. Дедушка, некогда служивший в N-ском полку, а ныне промотавший целое состояние, по вечерам жаловался на боль в груди и собирал пасьянсы. Бабушка, ещё сохранившая в себе следы былой красоты, но увядшая и полностью седая, днями не покидала кухню, готовя старику обед. В их комнате, душной и тёмной, совсем не было развлечений. Старые часы на стене замерли, с уголка оконной рамы свисала паутина, в которой копошилась несчастная муха. И было тихо и как-то скучно.
Дедушка выпивал, и по двору валялись бутылки, горлышки которых по ночам отражались от лунного света. За домом возвышался лес, с крыльца же начиналась степь — бесконечная, неоглядная.
Взяла бабушка сметаны белоснежной и замесила тесто. А как оно зарумянилось, как запахло, обжариваемое в золотом масле! За окном в это мгновение чернела украинская ночь, и редкая птица умудрялась лететь в такой темноте. А на подоконнике лежало тесто и остужалось. Пряный дух его, смешиваемый с запахом яблок и вишен, раздавался на всё село. Куда летишь ты, сдобный запах? К чьему носу ты пристанешь?»
Я пишу медленно. Как закончу абзац, тотчас утомляюсь. Приходится откладывать незаконченную вещь в стол, снова браться за чтение. Через какое-то время — доставать из стола рукопись, перечитывать. Ах, какое удовольствие читать себя! Кажется, будто передо мной идеальная проза, и каждое слово, каждая точка и запятая на своём месте. Но надо продолжать. И с новым багажом знаний, с новыми прочитанными книгами берёшься за перо и…
«Однажды, холодной ночью, лежа на подоконнике и слушая ветер, Колобок почувствовал в груди необычное волнение. Что-то звало его, манило к себе. Это «нечто» обретало внешний облик, когда Колобок закрывал глаза и задумывался. В это время лицо его было суровым и диким. Он видел большой костёр, освещающий круг людей, странно одетых. Рядом были их собаки, ружья и добыча. И тогда казалось Колобку, что этот освещённый мирок среди холодного леса и есть его настоящий дом. Дикая природа звала его. И Колобок, не в силах противиться, соскочил с подоконника и покатился к лесу — навстречу зову предков. Он знал, что его ждёт. Тысяча опасностей, приключения, увечья, а может, и сама смерть. Но прекословить инстинкту Колобок не умел. Его кровь, облепленная тестом, притягивалась к неведомому магниту. И Колобок покатился в неизведанный ему прежде мир».
Надобно сказать, что почти у каждого великого автора есть вещь, которой он посвятил годы, а то и всю жизнь. И эти промежутки времени ложатся нестираемым отпечатком на всё творчество. Сцену побега Колобка я написал спустя год после начала повести, изрядно набравшись истин из Евангелия от Джека Лондона. И вновь после этого год я не прикасался к перу.
— Творческий кризис, ничего более, — говорил я себе.
Но проходили месяцы, и я начинал волноваться. Мне казалось, что я могу потерять фабулу. Чтобы её не потерять, надо было обогащать стиль. Влить в него новую кровь. И, о, спасение! Судьба послала мне литературу, как нельзя более подходящую для моего случая. Повесть-то была почти потеряна. Впрочем, как и сам Колобок. Дедушка и бабушка считали его потерянным, ускользнувшим. Как и то время, когда они были молоды, любили и надеялись. Их поколение также можно было назвать потерянным. Они так и не нашли себя в этой жизни. Дедушка промотал состояние, спился, страдал теперь от чахотки. Бабушка увяла, поседела.
Перо в моей руке сгорало от нетерпения:
«Колобок остановился в любимом баре. Его мучила жажда. А ещё по дороге он наткнулся на шишку, и теперь у него болел зад.
— Тебе как обычно? — спросил заяц у стойки.
Колобок кивнул.
Оба замолчали. В такие моменты они понимали друг друга без слов. Через пять минут они улыбнулись.
— Налить ещё?
— Давай. И себе тоже.
Они выпили.
— Я вспомнил про ту коробку с карандашами, — сказал Колобок.
— Да, было время. Это тогда, в окопе? — спросил заяц.
— Чёрт побери, как ты меня тогда выручил, старина!
— Налить ещё?
— Давай.
— Воды подбавить?
— Немного.
— Отличный виски.
— Пей, я ещё налью. За мой счёт.
В бар зашёл волк и тут же начал распевать похабные песни…
— Этот до сих пор не отошёл, — указал на волка Колобок. — Война сломала его. Он так и не выпрямился. Не то, что мы с тобой. Мы оба — камыши ветреным утром. Хороший виски у тебя. Налей ещё.
— А помнишь ту индейку, что украл рядовой Медведь? — спросил Заяц.
Оба, конечно, всё помнили. Но ничего не говорили. Они называли это недосказанностью…»
Как вы догадались, повесть ещё не окончена. Ничего удивительного. Полагаю, что прелесть не в развязке, а в самой середине.
Теперь я жду вдохновения и поглощаю новые книги. Я отрабатываю в себе тот элегантный, классический стиль — бессмертный и могучий.
Автор: Юрий Самсонов
Иллюстрация: В.Вартани
2 093