Родная Планета

Существо в сером плаще задумалось, глядя куда-то вдаль. Вздохнуло, поглядело на солнышко и засеменило дальше по желтой улице. Было существо белым, круглым и мягким, с пушистой, как одуванчик, головой. Прилагался чемоданчик: в правой ручонке. Морда у существа была с треугольными ушками и короткими белыми усиками.

Звали его Тимофеем Петровичем, ему было пять тысяч лет, и он вернулся в Ленинград.

Вдали не было ничего, кроме солнечного пуза Исаакия. Отличная улица — Большая Подъяческая! Начнешь идти — за спиною Исаакий. А в конце улицы Троицкий купол засинеет, засияет звездами… От звезды огромной — путь к небосводу, усыпанному звездами, как…

«Как булка — сахаром!» — заворчало брюхо Тимофея Петровича.

От самодержавной Невы — к галдяще-коммунальной Фонтанке, с чемоданчиком в руке.

Тимофей Петрович Фонтанки вообще не любил: у него там сразу делалось худо с сердцем, оно начинало бойко стучать, чуя родные смрады. Впрочем, Невы он тоже не любил: там покойников больше. Но, сталось так, что жить и работать приходилось именно на Фонтанке. Работа у Тимофея Петровича была очень тяжелая: был сфинксом на Набережной. Ежедневные превращения из кота в каменную глыбу отбирали у него много сил, и Тимофея отправили отвести душу на родную планету — Древний Египет.

Сыпались, будто разваренный гадкий рис, мокрые снежные мухи, обласканные мартовским мягким солнцем. Улица расползалась весенними петербуржскими пятнами, светлыми, проливаясь в лужи сотнями солнц.

Дойдя до проспекта Римского-Корсакова, Тимофей Петрович вспомнил… — вдруг! — что не видел друга уже больше года. Друг был один.

И, умостившись на чемоданчике и раскрывши рыжий зонт, Тимофей Петрович улетел на улицу Галерную: к старому другу-алкоголику Сеньке.

И поплыли — пятна улиц и мостовых, далекие иглы шпилей пронзали мартовские акварели.

Дворик был пуст, как и Сенькин уголок в брошенном белесом флигеле. Стены растрескались. На гвозде висела Сенькина балалайка, разломанная. Струны ее лопнули; пыльные ходики на стене молчали. Полосатая майка, одиноко висевшая на веревке, давно ссохлась и торчала колом. На столе — телефон…

Тимофей Петрович поднял трубку и зачем-то долго слушал длинные гудки. Потом заныл:

— Сеня! Ну где же ты, Сеня!..

А к вечеру исчез: уплыл на чемоданчике, по волнам туманного океана времени. Наверное, на родную планету, восседать каменным изваянием под палящим солнцем.

Да, там оно совсем не такое, как тут.

Ангел Петропавловки помахал ему на прощанье рукой. Глядя в бездны, Тимофей Петрович проживал свои века заново. Где же теперь Сеня, и в каких омутах времени его искать?..

Оглянувшись напоследок на золотые пятна солнечного Ленинграда, обернувшегося шаром, Тимофей Петрович исчез.