Воспитательница

Сидели как-то мы на кухне. Делать было нечего. Стоял тёплый июльский вечер.

Мухи за моим окном с надеждой бились в стекло, но их летучие мечты разбивались на кусочки и попадали в цепкие лапы клейкой ленты. Или что там бывает у липучки? Щупальца? Эх, да Бог с ним, с этой анатомией мухоловки…

Главное, ничто не мешало наслаждаться долгожданной прохладой.

Как обычно в последнее время, наши разговоры крутились вокруг воспитания молодого поколения. Как обычно, мнения разделились на два лагеря. Одни утверждали, что молодёжь сейчас полный «отстой». Другие клятвенно уверяли, что есть приятные исключения, намекая на свои скромные персоны.

Наверно, можно не уточнять возрастную категорию «одних» и «других»? Скажем так, одним было всего лишь за 60, другим глубоко за 20. Каждый из «одних» и «других» был убеждён в своей правоте. И уже надвигались грозовые облака конфликта «отцов» и «детей», когда в комнату вбежало существо, которое нельзя было отнести ни к «одним», ни к «другим».

Существо было двух лет отроду, лепетало «мама» и громко заявляло свои права на владение пультом. Голоса двух лагерей затихли в умилительной тишине.

— Ах, какой всё-таки он забавный! — выдохнула баба Наташа, поправив огромные очки в роговой оправе. — Помню, я в его возрасте…
Мы в ужасе замерли, ожидая очередную историю, рассказанную сотни раз.
—… уже в детский сад ходила… — игнорируя наши красноречивые взгляды, продолжила Наталка, как её ласково называл наш дед.

Так же, как клоуну наносят грим поверх обычного лица, так и мы нанесли на свои лица гримасу понимания, внимания и чего-то ещё непонятного. Начало очередной байки было неизбежно.

— Была у нас в группе воспитательница. Редко таких сейчас встретишь. Сама она была из Ленинграда. Во время войны эвакуировали их к нам. Вот это у неё был талант!

Гуляют дети, например, а им говорят: «Быстро идите обедать!» Ну, конечно, у всех капризы, обиды. Никому идти кушать не хочется. А что тогда делает наша воспитательница? Она объявляет: «Сегодня обед отменяется!» Все радостные, начинают играть дальше. А та продолжает: «Но машинки уже устали, а шоферам нужно их отвести в гаражи и подкрепиться». Тут ребята рады стараться, их шоферами назвали! Их специально приглашают обедать! Все бросают игру (вернее, её продолжают) и бегут сломя голову в столовую.

Прибегают, а тут…КАША! «Фу, какая гадость… Фу, не буду…» — опять капризничают детки. Смотрит на это воспитательница, смотрит и говорит: «А ведь у нас сегодня необычный обед. У каждого на дне тарелке своя картинка есть. Тот, кто съест всё, увидит её и нам расскажет». Ох, как тут все заспешили: уплетают за обе щеки и всё в дно тарелки смотрят. Поскорее каждому хочется увидеть, что у него там. А я-то быстрее всех съела. Смотрю на донышко, а там ничего нет! Я на весь зал кричу: «Ольга Валерьевна, а у меня картинки никакой нет!»

Воспитательница подходит ко мне, берёт мою тарелку, разворачивает её, показывает всем и говорит: «Дети, посмотрите, как повезло нашей Наташе! У неё тарелка такая же белая, как самое вкусное сливочное мороженое!» То-то мне все потом завидовали, и тоже хотели, чтоб и у них такие тарелки были…

Лицо бабы Наташи просветлело, и мы могли бы поспорить, что очки стали затуманиваться. Подумать только, сколько лет прошло, а она помнит про такие вещи. Видать, действительно, хорошая была женщина. Да и, вроде, историю эту мы ещё не слышали. Потихоньку с наших лиц стал слетать «грим», и они начали приобретать естественный оттенок.

— Много лет она проработала в этом детском саду. Считай, до пенсии. Потом к ней её выпускники через много лет приезжали. Даже из Ленинграда. Оказывается, во время войны она была ответственной за продовольствие у подростков, детишек. Тех самых, которые помогали, как могли, фронту. Вот они поработают, а она должна была их накормить. Сами знаете, как было плохо тогда с едой. Да ещё блокада… Чем кормить? Ну, она сначала собак, кошек варила, а потом и этого не стало. Тогда она ходила, отрубала пальцы ног, рук у покойников и варила их. Дети все почти выжили, выросли и как-то приехали с ней встретиться. А она возьми да расскажи эту историю…

Наталка замолчала. Мы пережёвывали услышанное, отгоняя от себя мысли, что бы сами чувствовали, если б нам такое рассказали.

— В общем, одна из выпускниц подала на неё в суд. Помню этот суд: я сама там выступала в её защиту. Говорю им: «Подумайте, где бы вы, бывшие дети, сейчас были? Да вас бы уже давно не было! Смеем ли мы судить тех, кто испытал те лишения войны?» Долгий процесс был. Но её оправдали.
— И что дальше? Что было потом?
— Ну, что потом. Потом жила она, как раньше. Правда, через два года умерла. И сын её тоже через год умер.
— Как умерла? От чего? — неожиданно для себя вскрикнули мы. Самое ужасное лезло в голову. Самоубийство, смерть от рук выпускника… Короче, всё то, что каждый день мы слышим в новостях, всплыло в наших головах.
— От чего, от чего… От сахарного диабета. Обнаружили его у Ольги Валерьевны после суда. Вот и всё.

Бабушка Ната сняла очки и повернулась к нам спиной.

— Буян, опять тебя не покормили, — ворчливо заметила она, кивая на голову собаки, появившейся в окошке.

Когда мы очнулись, Наталки уже не было, только слышен был звук закрываемой двери.

В окна всё так же бились мухи. Бесконечно счастливые и бесконечно несчастные.

Всё было так же. Стоял тёплый июльский вечер. Прохлада ласкала разгоряченные лица.

Но только не было больше двух лагерей. В комнате был один только лагерь «ЛЮДИ».

От автора:
Описанная история основана на реальных событиях.