Журналист Никита Жмуркин от счастья витал в облаках. Ведь к груди он прижимал дермантиновую папку, в которой лежал выстраданный годами документ. Это был договор с издательством на выпуск в свет сборника его рассказов «Журналистскими тропами». Мечта маститого газетчика сбылась: теперь он не только акула пера, но и полноправный инженер человеческих душ.

«Книжки вмиг разлетятся, как жареные пирожки бабы Дуси на Зарецком базаре. Тогда можно взять в кредит какую-нибудь новенькую иномарку, а то на мою «пятерку» и смотреть стыдно. На новом авто махну в Крым, под Ялту, там такие чудные места. С собой прихвачу какую-нибудь миловидную гражданку, которую подцеплю по дороге, их там стоит тьма-тьмущая, и все ждут своего прынца… Сейчас! А тут и искать не надо: стоит в полупустом салоне троллейбуса симпампулька в коротенькой юбчонке и во всю ивановскую на меня пялит свои очаровательные глазки».

От могучего прилива жизненных сил, находясь под пристальным взором девичьих глаз, Жмуркин галантно усадил пожилую и крупную даму со множеством пакетов в руках, а сам скромно встал рядом. От жгучих взглядов Жмуркин стал задыхаться в душном салоне троллейбуса. Что девица сумела увидеть в нем – непонятно, потому что лицо будущего признанного классика российской литературы было обыкновенное, таких женщины в упор не замечают. Пока их не подманишь чем-нибудь весомым: шикарной машиной или огромной зарплатой. Ни того, ни другого пока у Жмуркина не было, поэтому уважающие себя женщины обходили бедолагу стороной. Какую дуру прельстят маленькие черные глазки, которые глубоко прятались под невысоким и уже морщинистым лбом? Или жиденькие серые волосики, которые едва прикрывали огромную плешь на плоском затылке? Хотя был один предмет, который смог вызвать интерес. Им был нос «Отрыжки развитого социализьма», как обзывали за глаза в редакции, товарища Жмуркина. Квадратный, можно сказать, монументальный шнобель сигнализировал окружающим, что обладатель сего уникума, является личностью незаурядной, а где-то даже и талантливой.

Жмуркин соорудил на своем вообщем-то благообразном, пасторском лице очень многообещающую и весьма, по его мнению, привлекательную улыбку, как бы приветствуя намечающиеся отношения. Но тут колесо троллейбуса нашло очередную выбоину на асфальте, он совершенно непроизвольно взбрыкнул ногами и угодил правой коленкой в пухлое, горячее плечо только что учтиво усаженной гражданки. Та, неблагодарная, довольно громко процедила оскорбительное для мужчины словцо. Стоящие рядом двое парней в шортах и с загорелыми торсами радостно заржали в адрес плешивого старикашки в двубортном костюме, при галстуке и с блуждающей похотливой ухмылкой на носатой роже.

Жмуркин собрался было обидеться и как следует отчитать наглую бабу, но мудро решил не портить себе своего же чудесного настроения. Тем более, что прелестница, смущенно покусывая нижнюю губку глубокого, чувственного рта, продолжала магнетизировать его взглядами. О, эти испугано-ждущие девичьи взгляды! Как они много значат для мужчин в возрасте! Особенно для известного в городе человека, профессионала жесткого, правдивого слова на местных кабельных телекоммуникациях.

«Узнала, малышка! Стесняется!» — тихо млел Жмуркин, мелко переступая ногами от возбуждения. «Сейчас подойду поближе, аккуратно представлюсь, и сама собой завяжется непринужденная беседа на безобидную тему, хотя бы про чудные ныне на нашем Севере погоды». Для дальнейшего разговора у него вариантов пока не было, ведь журналист уже давно не общался с молоденькими девушками на свободные темы. Все его предыдущие романы происходили на службе, там было просто и понятно. Ведь творческая и пишущая братия довольно цинична в вопросах любви и брака. В этом же случае надо срочно покопаться в памяти, припомнить аналогичные случаи из мировой литературы. Некстати вспомнились знакомства с собственными тремя женами — здесь же все было иначе, высоко и прекрасно. Хотя сейчас Жмуркин трясся в старом, допотопном троллейбусе, его душа купалась во взглядах юной незнакомки.

Он мысленно составил план действий: «Подойду, познакомлюсь, предложу посидеть в близлежащем кафе. Может, даже угощу бокалом сухого вина — денег должно хватить. Потом выйдем на Онежскую набережную. Полюбуемся на летнее Онего, жаль, что перестали курсировать теплоходики, а то как было бы замечательно покачаться на онежских ласковых волнах…» Бедный, доверчивый Никитос Жмуркин, если бы он только догадывался, что ждет его через пару мину, то провалился бы от стыда и позора через пол древнего представителя городского электротранспорта, а пока он находился в удивительном состоянии, весьма близком к эйфории.

Троллейбус в очередной раз крепко тряхнуло, и Жмуркин, возвращаясь из облаков мечты, вновь заехал коленкой по плечу невоспитанной гражданки. Хамка снова, но уже значительно громче и злее, обозвала недотепу в галстуке ярким представителем славного козьего племени.

Девушка услыхала бранное словцо, которое вылетело из накрашенных губ пожилой женщины, и опять одарила пострадавшего лучезарным взглядом. Жмуркин благородно не вступил в дискуссию с невоздержанной особой, а лишь переложил папку из правой руки в левую и указательным пальцем покрутил у своего виска. Девушка продолжала смущаться и краснеть, постоянно отворачивалась, хихикала в кулачок, глазами и мимикой показывала на костюм пожилого и страшно недогадливого мужчины.

А Жмуркин наконец решился, подошел вплотную к обожаемой пассии и не лишенным приятности голосом довольно громко произнес:

— Разрешите представиться: худо…

Но девушка решительно прервала его:

— Дедушка! Извините, но устраните вопиющее безобразие в вашем внешнем виде!

И она вышла из троллейбуса на остановке.

Жмуркин посмотрел вниз и горько рассмеялся: из распахнутой настежь ширинки фривольно высунулся свернутый в кулечек уголок парадной, кремового цвета, рубашки. Доли секунды хватило, чтобы восстановить порядок в облике писателя. На весь троллейбус Жмуркин громогласно заявил:

— Слава художнику слова и надежде русской словесности! Ура, товарищи! И на писателя случается промашка, ха-ха.

Автор: Вячеслав Засухин