Это было обыкновенное утро предстоящего жаркого дня. Солнце еще не выглянуло из-за горизонта, сохраняя прохладу для спящих горожан, которым в скором времени придется вставать, идти на работу. Бодрствовали лишь дворники, которым предстояло убирать уже ненавистный тополиный пух, что так любит сцепиться в комки, забиться в угол, раздражая случайные взоры проходящих мимо людей. Тишину шести часов утра нарушал лишь голос диктора из переносного радиоприемника гастарбайтера Зураба, гласивший: «Здравствуйте! Мне предоставлена честь сообщить вам, уважаемые граждане, что сегодня наши бравые воины-миротворцы одержали победу в Ираке. Больше не будет терактов в нашей стране, больше никаких убийств из-за религиозной розни! Теперь наступил мир! Встречайте наших бравых героев!..» — смолк и зашипел приемник Зураба, гневно зашипел и сам Зураб, произнеся, очевидно, ругательство на непонятном нам языке, схватившись за сердце.

«Некоторые из них героически пали в бою за нас с вами, некоторые прямо сейчас направляются на поездах в ваш город, к своим родителям, женам, детям, любимым деву…», — Фрэнк выключил радио, противно скрипнув зубами. Его рука уже привычным движением потянулась к рюкзаку, чтобы вытащить из него дневник, но вагон резко подпрыгнул на плохо уложенных рельсах, из-за чего сумка упала на пол плацкарта: «Эй, Дэйв, не достанешь мою тетрадь? Там, в рюкзаке, он на полу валяется. Ну, и рюкзак передай, не жопься. Спасибо», — Фрэнк пролистал до середины дневника, достал плохо заточенный старый карандаш и стал записывать: «Они радуются победе. Празднуют. Восхваляют. Почему они? Почему не я? Я тоже так хочу. Хочу петь, плясать. Но почему мой голос охрип, говорю заикаясь, а ступню правой ноги доедают стервятники в пустыне? Почему результат не оправдывает действий? Какого хрена они радуются? Тому, что стервятники клюют лишь наши ступни, а не детей, как у иракцев? Может, они радуются тому, что убийцы возвращаются домой? Ради чего я воевал? Ради денег? Нефти? Власти? Чьей? Ответьте мне», — Фрэнк зло швырнул карандаш в коридор, и скупая слеза шлепнулась в тетрадный лист. Его руки тряслись, а сосед шепотом пытался его успокоить. А диктор все не смолкал.

«Дорогие мои, постарайтесь по-настоящему обрадовать храбрых солдат! Не скупитесь на ласку, на добрые слова, на любовь! Обнимите, поцелуйте, прижмитесь всей душой и телом, словно вы не можете существовать порознь! До свидания, страна» — завершил бархатный голос, сменившийся гимном страны, который, к слову, Элли не выносила, несмотря ни на что, — разумеется, радио было благополучно выключено, а девочка побежала в спальню, чтобы разбудить мать и сообщить ей радостную новость:

— Ма, вставай! Войны нет! Папа приедет! Радио сказало так! Скоро опять повторять будут, обязательно послушай.
— Доброе утро, солнышко, действительно доброе. Что приготовим папе?
— Ну, не знаю. А что он любит?
— Поесть, — залилась смехом мама.
— Нет уж. У меня есть идея получше, чем дурацкий семейный ужин. Только ты никому, это будет наш с тобой секрет, — и Элли склонилась над ухом матери, шепча ей свои интересные планы.

В вагоне зазвонил телефон:
— Да, привет, любимая, это Фрэнк.
— Привет! Страшно рада тебя слышать. Честно говоря, не знала даже, услышу ли когда-нибудь тебя снова.
— Давай быстрее, Наташа. Ты же знаешь, нам нельзя долго говорить. Да и вообще говорить нельзя. Секретность еще не сняли, так что лучше перестраховаться, на всякий случай. Береженого, сама знаешь, Бог бережет.
— Ладно тебе, зануда. С дочерью будешь говорить?
— Ну, перед этим невозможно устоять. Давай ее сюда.
— Папа?
— Да, Элли, это я. Ты уже придумала, как мы проведем вечер?
— Ну, почти что. У меня есть идея, но мама почему-то говорит, что нельзя.
— Ох уж эта мама. Так что ты придумала?
— В парк. Давай поедем в парк. На велосипедах, как раньше. Слышишь меня?
…
— Папа?

Автор: Мист
Фото: Екатерина Мордачёва