Почему родители не полюбили меня? До сих пор я не могу найти ответа на этот вопрос.

Мать никогда не хотела иметь детей. Но она слишком боялась наказания за свои грехи. Поэтому родилась я.

Отец даже слышать не хотел о дочери. Он избивал маму и меня, считая, что это достойная плата нам за его разочарование. Он был так зол, что иногда не мог остановиться. Даже когда на руках оставалась родная кровь, а мама бездыханно валялась у его ног.

Я мечтала поскорее вырасти и стать певицей. Мечтала убежать из дома и никогда его больше не видеть. Мечтала, что когда-нибудь счастье найдёт меня и извинится за долгое отсутствие. Поэтому я всегда ждала и верила.

Когда мне было восемь, мама совсем истощала. Одни её руки вызывали ужас. А лицо её… Я больше никогда не встречала такого измученного и мёртвого выражения.

Как-то раз отец вышел на прогулку и пропал. Я думала, что теперь всё будет лучше. Заживут синяки, а вместе с ними и душевная боль, которая грызёт нас изо дня в день. Но, казалось, маме сделалось ещё хуже. Глаза её совсем опустели. Я не могла понять. Но он же был монстром, мама! Он же испортил нам жизнь! Но, может быть, это и есть любовь? Она готова была стерпеть всё, лишь бы удержать отца рядом. Лишь бы она не осталась одна, вместе с этим «куском ничтожества», как привычно меня называли родители.

Мне было девять, когда мама скончалась. Тогда же меня забрали в детский дом.

Никогда я не получала материнской ласки и любви. Никогда я не чувствовала себя нужной в этой жизни. Но моё сердце скулило без мамы. Тогда я начала понимать. Значит, это и есть любовь. Ты не можешь любить за что-то и перестать любить из-за чего-то. Ты просто любишь, и всё тут. Как она любила отца, так я – её.

Не уверена, что детский дом можно назвать местом, где о тебе заботятся. Да, за нами ухаживали. Давали чистую одежду, которую неравнодушные изредка приносили под двери. Пичкали нас сомнительными лекарствами, когда мы болели. Но люди там жили и своими проблемами, когда же им было решать наши? Поэтому все ненужные дети города собрались в одном месте. Там я познакомилась с Марти.

Он был так хорош, что казалось, даже куски грязи в волосах ему идут. Рядом с ним я словно плыла. И даже холодные бетонные плиты приюта были волнами. Марти был самым тихим из всех, много читал и, поэтому все думали, что он чудак. Но не я. Я находила его особенным.

Сказать, что мне льстило то, что он тоже обратил на меня внимание, ничего не сказать. Я готова была кричать от радости. Но вместо этого я пела. Да, моя мечта росла вместе со мной. И Марти поддерживал меня. Он был единственным человеком, который не наплевал на эту странную девчонку.

Мы всё время были вместе. Он рассказывал мне о прочитанном в очередной книжке. А я делала ему браслеты из цветов. Нам было по пятнадцать лет. Краснея, мы гуляли, держась за потные ладони, и неуклюже чмокались перед сном. Строили планы на будущее и подбирали имена будущим детям. Если девочка, то Кэлли, а мальчик – Боб. Мы так много смеялись, что все воспитатели грозно сдвигали брови и грозили хорошей поркой. Но разве удары могли разорвать подростковые чувства? Нет, поэтому мы смеялись ещё громче и убегали, не задумываясь ни о чём.

Нам оставался всего лишь год до свободы. Мы станем совершеннолетними, а значит, независимыми. Одна мысль об этом вызывала сладкую дрожь в коленках. Кажется, счастье решило загладить свою вину.

Я давно решила, что мой ребёнок будет жить в любви и беззаботности. Подписав договор с самой собой, я точно знала: малыш никогда не переживёт всё то, что пережила я. И когда утренняя рвота навещала меня всё чаще, а заветная бумажка, которую я одолжила у одной молодой воспитательницы, сияла двумя яркими полосками, я и Марти были на тридцатом небе от счастья. Нас не пугала неизвестность. Мы были вместе, свобода уже вовсю завлекала своим видом, и ничто не могло встать у нас на пути. Кроме того, что всё-таки встало. Чёртов, чёртов детдом с его правилами.

Марти решили усыновить.

– Вы серьёзно? Он уже не ребёнок, вы не можете просто так отдать его этим людям! – сдирая горло, вопила я в кабинете заведующей.

Она всё знала и понимала. Но ничего не могла сделать. Это были какие-то «шишки», и Марти подходил им по всем параметрам. Она не могла лишиться целого дома для многих брошенных детей только из-за нас. На следующее утро Марти уже летел на самолёте в неизвестном мне направлении. Будьте прокляты, деньги и власть одних над другими. Просто идите к чёрту.

Вот мне и восемнадцать. Счастливые лица персонала мелькают прямо перед носом. Нянечки помогают собрать вещи, потому что с таким огромным животом я просто не в состоянии сделать что-либо самостоятельно. Они ободряюще обнимают меня, насколько это теперь возможно сделать, и дарят подарки на память. Мне не нужна эта память. Я уже давно хотела забыть всё, что произошло в этих стенах.

Машина привезла меня в однокомнатную квартирку, в которой явно не хватало места для нас двоих. Счёт уже шёл по неделям. Вот- вот я должна была стать мамой.

С этими подготовками выделенных на первое время денег становилось всё меньше. От перелистывания газет на моих руках уже не осталось нестёртого места. Никто не искал брошенную девушку, без опыта работы, да ещё с младенцем на руках. Я опять была никому не нужна.

Эти девятичасовые роды свели меня с ума. Ещё чуть-чуть, и я бы потеряла сознание. Но в тот момент, когда эту крошечную красавицу отдали мне в объятия, я поняла: всё это было не зря. Малышка Кэлли.

Работу мне всё-таки удалось найти. Я помогала с уборкой больным людям и старикам. Кэлли я всегда носила с собой, как только она стала меньше плакать и кричать, требуя еды. Зарплата была просто смешной. Человек в здравом уме никогда бы не согласился заниматься таким трудом за копейки. Но я помнила своё обещание и поэтому просто не могла поступать иначе. Единственным плюсом можно назвать только то, что все эти люди были не против моего пения, а некоторые даже просили петь всегда. Они говорили, у меня недурно выходит.

У меня получалось достойно воспитывать дочь. Над ней не издевались в школе или во дворе. Она была такой же, как и все. Покупая ей модную одежду и косметику, я старалась не попадаться на глаза её одноклассникам и друзьям. Она сама не хотела этого. Меня это не обижало. Каждый раз, смотрясь в зеркало, я видела причину стеснения своей дочери. Впавшие щёки, застиранная одежда, появившаяся седина. Она не обязана хвалиться такой матерью.

Я просто была рада смотреть на неё. Без Кэлли моя жизнь не имела смысла. Но меня пугало время. Оно бежало так быстро, что я с ужасом ожидала того момента, когда дочь оставит меня одну. А я знала, что это случится.

Сначала, перекидывая все проблемы на её переходный возраст, я старалась быть ещё мягче и добрее. Но ничего не менялось. Казалось, что возраст делает из Кэлли монстра. А что самое ужасное, я видела в ней папины черты.

Что-то случилось с моими руками. Они будто стали жить своей жизнью. Рассеянный склероз – не самый радужный диагноз.

– Видимо, пережитое в детстве сильно повлияло на вашу нервную систему, – пытался объяснить мне врач.

Но я не хотела ничего слышать. Выписанные таблетки не помогали, а клиентам не нравилось, что я разбиваю их вещи. Один из них как-то назвал меня «куском ничтожества». Что-то знакомое, не так ли? Но я не сержусь на него. Что ещё мог сказать парализованный человек, когда кто-то разбил его самые ценные воспоминания?

Три года назад Кэлли съехалась с одним парнем со школы. Кажется, его зовут Шон. А, может быть, Джон. Я всегда мало что знала о жизни дочери, не то, что теперь, когда она и вовсе забыла про меня. Ей уже 20, жизнь бурлит в её жилах. Не удивлюсь, если я стала бабушкой. Эта роль мне подходит.

Я сильно постарела в последнее время. Неуправляемые руки стали привычным делом. Поэтому в доме у меня больше нет вещей, которые можно разбить. Да и дома у меня скоро не будет. Я не могу справиться с собственными конечностями, не то, что с этими заоблачными счётами. Раньше мне ещё удавалось писать Кэлли письма с просьбами о помощи, но сейчас я даже этого не могу. Да и смысла в них совершенно нет. Они идут в один конец и там бесследно пропадают в безразличии моей дочери.

Так я осталась без крыши над головой. Даже без той заплесневелой, дырявой крыши, которая хоть немного, но скрывала меня от гнева природы. Я ещё совсем не стара, но выгляжу ужасно.

День за днём я ищу подъезд или большую коробку, чтобы вздремнуть. Прохожие оценивают меня презрительными и надменными взглядами. Демонстративно закрывают носы и отпрыгивают, как только я появляюсь поблизости. Да что с ними такое? Я же человек, такой же человек, как и они. Человек…

Я даже не прошу денег или помощи, а просто брожу по улицам, напевая всё те же песни, только уже не ценимые никем, в поисках кусочка пищи, мучаясь жаждой и спазмами, но никогда не забирая еду у птиц и собак. Потому что они такие же, как и я. У меня не осталось дома, но душа, душа всегда со мной. И вера. Во что? Не знаю. Но она помогает дышать.

На улице много бродяг, и большинство из них высоко поднимались в своё время, но и так же низко упали теперь. Теперь, когда все мы равны перед друг другом и отрицаемы обществом, это кажется странным, ведь мы тоже часть общества. Мы все были рождены младенцами и равны, а теперь кого-то считают ничтожеством, лишь за его тяжёлую судьбу, которая приводит к мусорным бакам, а кого-то восхваляют лишь за безмерное количество денег, которое когда-то было безжалостно отобрано у нас, сторожей отходов.

У каждого тут своя история. Теперь вы знаете и мою. Историю лишь одного из множества ненужных людей.

Автор: Вероника Максимова
Фото: Екатерина Мордачёва